Мне, суворовцу, выпускнику Свердловского СВУ 1979 года, было интересно глянуть на некоторые архивные документы создания в СССР суворовских училищ.
Нет комментариев
Архив рубрики «История»
Я вот помню, что курсанты-фрунзенцы накануне открытия памятника одни резали дёрн (в Старом?), а другие укладывали на склоне, всю ночь аж до самого утра. Сколько было задействовано человек (подразделений) и автотранспорта КВОКУ сейчас не скажу. Но то что дерновали склоны, это было точно.
Очередной рассказ-воспоминание от Александра Пирогова (1983 г.в.). Сказать по правде, и я впервые слышу об этом. 
Знаете, господа, надо знать Саню, чтобы представлять, как он пишет, как рассказывает свои истории. Он великолепный рассказчик - эмоциональный, живой, искренний, интеллигентный, умеющий делать долгие паузы и многозначительные взгляды на аудиторию. Мимика его превосходная! В его монологах нет пошлости, а если есть непечатные выражения, то только те, которые из «песни не выкинешь». А вот и Саня - он такой сегодня.
МАЛЬЧИК! ЭТО АРМИЯ!
В 1979 году мы поступили в училище. Наш батальон разместили в ближнем к общежитию крыле казармы, которая своими окнами смотрела на строевой плац. Это было старое здание еще довоенной постройки, давно не видевшее ремонта. И если в теплое время года воинское подразделение, расквартированное в таком здании, все-таки в состоянии поддерживать уставной косметический порядок, то с наступлением холодов появляются дополнительные вопросы и неудобства уже капитального уровня. С наступлением ранней осени в нашей казарме стало просто холодно. На первом курсе ни о каких «вшивниках», то есть о гражданских свитерах, которые можно одеть под китель, речь не шла даже шепотом, поэтому спали мы одетыми. Но понимая сложность ситуации, во избежание массовых заболеваний, командование батальона приняло решение выдать нам вторые одеяла, чтобы согреваться во время сна ночью. Хотя их 17-18-летние подчиненные не очень-то и роптали, философски понимая, что за холодной зимой, придет-таки теплая весна и даже жаркое лето.
Холодной ноябрьской ночью мы сидели в ленкомнате и пытались готовиться к предстоящему семинару по истории КПСС. Это была ночь с воскресенья на понедельник. Счастливчики, которым удалось сходить в увольнение, еще чувствовали во рту вкус домашних деликатесов и вспоминали теплые и нежные взгляды своих подруг, что дополнительно согревало их в холодной ночной казарме. Я не знаю, как было в других подразделениях, но в нашей 1-й роте на первом курсе в увольнение могли пойти только двадцать процентов курсантов в субботу и столько же в воскресенье. Мы сидели в нательном белье, накинув на плечи синие армейские одеяла, чтобы хоть как-то согреться и, наводя резкость сонных глаз, конспектировали заумные работы классиков марксизма-ленинизма. В те годы еще строго соблюдался приказ о том, что после увольнения военнослужащий обязан сдать в кладовую или, как говорили в армии - в каптерку, фотоаппаратуру и радиоприемники, полученные там же на время прогулки по городу. А тут, нам на счастье, кто-то после увольнения не сдал в каптерку радиоприемник «Океан», и он, этот «Океан» оказался в ленкомнате. Знаете, в те юные армейские годы даже простая легкая, прошедшая советскую цензуру музыка с доступных радиостанций, была глотком свежего воздуха и подбадривала. Конспектировать под музыку, конечно же, неудобно, но во время перекура очень даже помогает взбодриться.
Мы с моим другом Саней Белецким решили разогнать сон, и пошли в туалет покурить. В то время места для курения в казармах, как правило, были в туалетах. Мы прихватили с собой приемник. Потеплей закутавшись в накинутые на плечи одеяла, мы закурили и включили «Океан». Приемник был настроен на радиостанцию «Маяк». Зазвучала песня «Наш город», как сейчас помню в исполнении Рената Ибрагимова. Мы стояли в нижнем белье, в сапогах, укутавшись одеялами, курили и молча смотрели в окно на темный плац, думая каждый о своем. Негромкая советская песня, доносящаяся из приемника, стоявшего на подоконнике, создавала подобие даже какого-то уюта.
«Дежурный по роте на выход!» – раздалась команда дневального, вырвавшая нас из грез о райской гражданке. Мы с другом не испугались. Мы же ничего не нарушали, как нам казалось. Мы даже не выключили приемник, так как музыка была очень не громкой. И тут в туалет ворвался подполковник – дежурный по училищу. Он был дико возмущен! Наорал на нас, конфисковал радиоприемник у перепуганных первокурсников и дал пять минут времени, чтобы мы прибыли к нему в управление училища. Быстро одевшись, мы побежали к дежурному, на бегу «предвкушая» разгром, который сейчас получим, а особенно его последствия.
Увидев неподдельный испуг несмышленых первокурсников, и получив от этого удовлетворение, дежурный слегка смягчился и даже начал с нами разговаривать. Результатом этого общения стал вердикт – мы должны до подъема помыть бетонный пол в коридоре управления (примерно, метров 50 длиной и метра 3 шириной), после этого дежурный отдает нам приемник, и еще этот «классный» подполковник пообещал не сообщать о происшествии командованию роты и батальона. Обрадованные таким решением, мы бросились исполнять приказ дежурного. Нам очень хотелось не подвести «классного офицера» и получить назад конфискованный чужой приемник и еще, чтобы об этом никто не узнал. За десять минут до подъема, мы взмыленные, но довольные, что уложились в срок, доложили дежурному о выполнении приказа.
- Ну, ладно! Хорошо помыли. И больше так не делайте! Понятно?! – назидательно и довольно поучал дежурный. - Нате ваш приемник.
- Спасибо, товарищ подполковник! Спасибо! Больше не повторится! Товарищ подполковник, не говорите, пожалуйста, нашим командирам! Пожалуйста!
- Ладно. Я же пообещал, что не скажу, значит - не скажу. Все, бегом в казарму! - по-отечески, как нам показалось, сказал дежурный.
Мы бежали и думали, что хорошо, что мир не без добрых людей!
После завтрака замполит батальона подполковник Власик дал команду построить перед столовой батальон буквой «П». Личный состав батальона, ожидая каких-нибудь указаний на наступившую неделю, спокойно строился и ровнял ряды. Тем временем замполит, сложив руки за спиной, расхаживал перед строящимся подразделением. После доклада о построении батальона подполковник объявил, что в нашем батальоне сегодня ночью произошло ЧП. Я, как и другие курсанты, заинтересованно насторожился - что же такое произошло? Уж больно обеспокоенно-тревожные интонации звучали в голосе замполита.
- Курсанты Пирогов и Белецкий, выходите сюда, на середину строя! Пусть все посмотрят на вас, - произнес замполит.
Мне не хотелось верить своим ушам! Я отказывался понимать, что нас ОБМАНУЛИ!!! Этот «классный офицер» - дежурный, не моргнув глазом, рассказал нашему командованию о происшествии ночью. Но ведь он же нам пообещал, что не расскажет! Мозг первокурсника не мог в это поверить! Но мы еще не знали, что услышим дальше.
- Вот, посмотрите на них, товарищи! – продолжал замполит. - Эти двое, с позволения сказать, курсантов, сегодня ночью залезли в туалете в кабинку на очко, закрылись изнутри, накрылись там одеялами и слушали «Голос Америки»! Сволочи такие! Надо еще разобраться, что они там вдвоем под одеялами на очке делали!
- Товарищ подполковник! Это не правда! – пытался оправдаться я. - Мы …
- Молчи, сволочь! – заткнул мне рот замполит. - Ты уже все сказал своими делами! А по поводу «Голоса Америки» я доложу начальнику Особого отдела, пусть он с вами разбирается.
Сказать, что в этот момент мне хотелось плакать – не сказать ничего! Я хотел кричать, вопить и выть от обмана и несправедливости, от выдуманного обвинения, но за пару месяцев в армии я уже успел понять, что этого делать ты не имеешь права. Ты должен слушать и молчать, молчать и слушать. На первом курсе ты – без вины виноват. Все по Островскому.
Нам объявили по пять нарядов вне очереди. Начальнику Особого отдела о нас никто не докладывал. По крайней мере, нас к нему не вызывали. Об этом происшествии нам больше никто не напоминал. Но очередную дозу армейского взросления мы таки получили. И еще ко мне начало приходить понимание того, что, скорей всего, в этой жизни верить нельзя никому.
Да, мальчики! Это вам не гражданка, это армия!
* * *
Вообще-то этот рассказ тоже памяти Белого - Сашки Белецкого. Земля ему пухом и наша память.
* * *
Жизнь проходит... Друзья уходят навсегда, и слёзы на глазах. Сделал этот репортаж, вспомнил своих, кого уже нет с нами. Я помню всех наших выпускников, кто ушел - со всех выпусков. И ловлю себя на мысли, что сегодня дóроги все одинаково.
Лучше этого братства у меня не было в жизни и, думаю, уже не будет никогда, честно.
Интересно иногда заглянуть в архивы, почитать официальную историю. Хотя мне всегда больше нравилась неофициальная история, полная драматизма, эмоций, побед, поражений, любви и ненависти...
Генерал-майор СССР
Каминский
Александр Ильич
1927 г.в.
Еще один рассказ пера Александра Пирогова о 1 роте 1983 года выпуска.
«НУ, КАВАРЫТЭ, НУ!» (НУ, ГОВОРИТЕ, НУ!)
Все мы помним эпизод из кинофильма «Кавказская пленница», когда дома у героя В.А. Этуша товарища Саахова зазвонил телефон. Саахов поднял трубку: «Аллё!» – тишина. «Я слушаю!» – еще раз произнес Саахов. Снова тишина… «Каварытє, ну!» – возмутился Саахов...
Как-то на третьем курсе вызвал меня замполит батальона подполковник Власик. Леня Власик, как мы его между собой называли, объявил мне, что через неделю конкурс художественной самодеятельности.
– Бери своих трубадуров, и... Короче, ты сам все знаешь. Смотри, чтобы все было на высшем уровне, на конкурсе будет командование училища.
Нас трубадуров, как сказал замполит, было четверо: Ковик (Игорь Коваленко) – ударные, Кацо (Олег Рыбак) – клавишные, Шура Лавникович – бас и я – гитара.
Слева направо: Юрий Марчук, Александр Пирогов,Игорь Коваленко,
Владимир Зелёный, Олег Рыбак.
Думаю: «Пару современных песен спеть – не проблема. Надо сейчас идеологическое обрамление сварганить и порядок».
Темой конкурса была какая-то годовщина ВЛКСМ. Я решил приготовить музыкально-поэтическую сюиту «Наша биография». Стандартная фигня тех времен, где под мелодии известных песен о каких-то исторических событиях участники самодеятельности читали стихи о тех же событиях. Ну, например, мы играем мелодию песни «Шел отряд по берегу, шел издалека», а кто-нибудь читает стихотворение о борьбе с белогвардейцами. И так далее. Короче говоря, обыкновенный фуфел той поры – для галочки.
Читать стихи мы взяли комсомольских активистов и нашего друга Люцика (Юрку Селютина). Надо сказать, что Люцик был фигурой заметной в роте, батальоне, да и во всем училище. Он – высокого роста гренадер, классно рисовал, писал стихи, был внештатным корреспондентом окружной газеты, здорово пил горькую, да и вообще был личностью незаурядной.
Итак... Полный зал. На самых удобных местах сидят члены жюри. Почетный Председатель жюри - начальник политотдела полковник Шкода - большая величина в училище. Многие из присутствующих хотят послушать, что новенького мы исполним после тематической части.
И вот концерт начался. Конферансье торжественным голосом объявил: «Музыкально-поэтическая сюита «Наша биография»!»
Мы начали исполнять номер. Два-три чтеца прочитали стихи под наш аккомпанемент о войне гражданской, о восстановлении народного хозяйства после разрухи и подошли к событиям Великой Отечественной войны.
Стихи о подвигах комсомольцев в этот период должен был читать Люцик. Один нюанс. Чтобы четко совпали окончание стихотворения с окончанием музыкальной фразы, Люцик должен был начинать читать из-за такта. То есть, мы играем вступление, и как только Люц начинает читать, мы начинаем с половины первой строчки играть тему. Иными словами, до начала стихотворения мы играем только вступление. На репетиции мы успешно проделали это не один раз. И вот концерт. Аншлаг!
Начинаем играть вступление: «Пам-пам-пам-па-ба-ба-пам-пам-пам». Из-за кулис выходит Люцик, подходит к микрофону в центре сцены и замирает – прекрасный в своём почти двухметровом росте.
«Пам-пам-пам-па-ба-ба-пам-пам-пам» – продолжает звучать вступление. И тут на лице Люцика расплывается открытая жизнерадостная улыбка, а мы, тем временем, глупо продолжаем играть вступление. Люцик молчит. По залу пробежал легкий шумок: зрители почувствовали, что на сцене заминка. Время идет, Люцик молчит и улыбается, мы продолжаем играть вступление. Так продолжается около минуты. Заминка становится слишком явной. И тут Ганс (он же Юра Волков), который сидел в первом ряду, громко, на весь зал выкрикнул фразу Саахова из «Кавказской пленницы»: «Ну, каварытэ, ну!»
После секундной паузы зал грохнул, зал просто взорвался! 
На своих местах, и то, кажется, с трудом усидели только члены жюри. Остальные ползали по полу и хохотали до слез. Казалось, что от веселого и дикого с повизгиваниями хохота, сейчас упадёт потолок. Весело было всем, кроме нас. Мы продолжали играть вступление...
Люцик продолжал молчать и тупо улыбаться. Я посмотрел на своих друзей музыкантов: Ковик спрятался за барабанами – видна была только вздрагивающая от смеха его спина, Кацо наклонился за органом и тоже давился от смеха, Шура Лавникович просто юркнул за кулисы с бас-гитарой, продолжал играть и очень весело, переламываясь пополам, хохотать. Я, стоя посреди сцены, с яростью посмотрел на Люцика и прошипел:
– Что ты молчишь, сволочь?!
– Я слова забыл, - всё так же улыбаясь, прошептал Люцик.
– Иди на фиг отсюда со сцены, – всё так же тепло и ласково попросил я.
Люцик повернулся направо и почти строевым шагом уверенно покинул сцену, и тут же, гад, присоединился к всеобщему веселью.
В этот момент я начал осознавать всю дикость своего положения – весь зал ухахатывается, музыканты спрятались за инструментами и тоже ржут, забытый стих читать уже некому, на сцене только один я, и звучит вступление «пам-пам-пам-па-ба-ба-пам-пам-пам»...
Одна из таких «сюит» осталась в кадре.
Слева направо: Александр Лавникович, Юрий Селютин, Александр Пирогов.
Многие наши выпускники, уверен, давали такие телеграммы домой после поступления в училище. Эту 31 июля 1979 года отправил домой Сергей Сергиенко (1983 г.в.) Сохранилась до сих пор!
Гугнин Демьян Алексеевич учился во 2-м Киевском Артиллерийском училище. 1939 год выпуска. Спасибо за фото внуку нашего выпускника Константину Гугнину из Харькова.
 |
Герой Советского Союза
Мишулин Василий Александрович
Дата Указа: 24 июля 1941. |
 |
Герой Советского Союза генерал-лейтенант В.А. Мишулин (слева) и Герой Социалистического Труда военинженер 1-го ранга А. Г. Костиков в Москве в день вручения наград 18 августа 1941 года.
Еще одна зарисовка Александра Пирогова (1983 г.в.) о нашем товарище Василии Комягине.
КОНЕЧНО ВАСЯ
В первом взводе нашей роты учился курсант Комягин. Вася был человеком неординарным и достаточно интересным. Это был молодой высокий каратист, с торсом бодибилдера. Мощные бицепсы, трицепсы и кистевые мускулы красиво оплетали его руки, накаченные широчайшие мышцы спины рисовали красивые атлетические линии всего торса, кубики брюшного пресса подчеркивали прекрасную спортивную форму, а размеру и форме его груди позавидовал бы сам Гойко Митич. Вася – это была хорошо натренированная спортивная машина.
Правда, недостатков у Василия было еще больше, чем достоинств в его натренированном теле. Учился Василий откровенно плохо. Его низкую успеваемость терпели только потому, что его отец работал в училище. И еще Вася почти всегда врал. Он врал, и ему не было стыдно. Причем врал Василий просто так, бескорыстно. Он не получал от своего вранья никакой материальной выгоды. Зачастую его обман раскрывался почти сразу или через очень короткое время, но Вася даже не краснел, он делал вид, что ничего не произошло. Правда, никто не отваживался стыдить его за обман, это было попросту опасно, и Вася этим с удовольствием пользовался. А мы с улыбкой позволяли ему нас «обманывать». За глаза мы его называли Вася Андерсен, имея в виду всемирно известного датского сказочника.
Васин отец был главным закройщиком училищного ателье военного пошива. Его команда обшивала всех офицеров училища и выпускников. Надо сказать, что мастером он был выдающимся. Форма, сшитая в училище Васиным отцом, «сидела» на офицерах превосходно и в войсках выгодно отличала киевских вокеров от выпускников других училищ. Для того чтобы показать свою уникальность по сравнению с остальными курсантами, Василий всем рассказывал, что его отец и начальник училища генерал Ляшко Вениамин Иванович – кумовья, и что он, Вася, крестник генерала, и иногда просто выдумывал истории, как он встречался со своим крестным. Мы с улыбкой слушали Васины сказки и не перебивали. Вопросы слушателей не предусматривались рассказчиком, Васе нужно было просто выговориться.
Как-то раз Вася, под настроение, на ходу выдумал историю о том, как его отец своему хорошему знакомому – Командующему войсками Киевского военного округа генералу армии Герасимову и своему же куму – Начальнику нашего училища, которые, как оказалось с Васиных слов, были друзьями, неделю назад сшил военные генеральские бушлаты на волчьем меху. Он увлеченно рассказывал об этих шикарных бушлатах, которые сам держал в руках в ателье отца перед тем, как отец вручил их заказчикам. Да, а из обрезков волчьего меха, отец сшил Васе армейские рукавицы на этом же волчьем меху. Мы слушали, украдкой улыбались и незаметно подмигивали друг другу, понимая, что это очередная байка нашего Андерсена.
Через неделю мы выезжали в учебный центр. Зимы в те годы были холодные и суровые, поэтому лишняя теплая вещь, тем более военного образца, не помешала бы никому. Мы готовились к построению на плацу для строевого смотра и погрузки в машины. Вася ненадолго пропал, но минут через десять уже появился и стал тоже ускоренно одеваться для смотра. Появившись, он бросил на свою кровать пару новеньких рукавиц, сшитых из шинельного сукна и утепленных изнутри искусственным мехом белого цвета. Точнее, это был даже не мех, а плюш с длинным ворсом миллиметров пять. Многие из нас обратили внимание на эти рукавицы и поняли, что это и есть пресловутое изделие на волчьем меху, причем бросалось в глаза, что ни один волк при их изготовлении не пострадал, ну разве что какой-нибудь игрушечный плюшевый белый волчишка. Вася торопливо собирался, стараясь ничего не забыть. Впопыхах он потерял из виду свои «волчьи» рукавицы и, вспомнив о них, стал взглядом их разыскивать. Не увидев их, Вася крикнул:
– Пацаны, кто видел мои рукавицы?
Рядом с ним собирался на смотр и еле сдерживал улыбку от Васиных рукавиц Юра Гладкий. Улыбаясь одними лукавыми глазами, он спросил:
– Какие, Вася, те, что на волчьем меху?
– Циклоп! Сейчас по морде получишь! – не скрывая своей злости, крикнул Василий.
– Так ты же сам говорил, что на волчьем меху, – уже не скрывая улыбку, выдал Юра.
– Циклоп, не зли меня! – и тут же выдал собеседнику короткий, но чувствительный тычок в грудь.
Рукавицы нашлись через полминуты, они лежали на соседней кровати, накрытые чьим-то вещмешком. Но Циклоп в очередной раз понял, что с Васей нужно быть поосторожней.
И еще…
Василий был для командиров постоянной головной болью. Причем эта головная боль не была острой или очень кровопролитной, но это было постоянное легкое ноющее побаливание. Вася был по своей натуре человеком не военным. Он мог опаздывать на построения, мог пропадать куда-то без разрешения командира. При этом Вася не бегал в самоволки, не употреблял спиртное, не попадал во всякие неприятные истории за территорией училища, но он мог во время какого-нибудь мероприятия в училище пойти в кафе «Звездочка», вместо самоподготовки пойти в спортзал, во время службы в наряде по столовой сбегать на стадион покачать мышцы. А когда его начинали ругать за такие вольности, он искренне не понимал и пояснял, что, мол, он же был в училище, что он не покидал воинскую часть.
Командиры для Васи начинались с должности командира роты. То, что было ниже, он не праздновал. Сержантский состав был для Васи либо друзьями, либо теми, кого можно просто не замечать, а командир взвода Тарасов просто боялся Василия. Первым авторитетом на должностной лестнице для Васи был командир роты капитан Зеленый. Но для того, чтобы не терять имидж неуправляемого анархиста, Вася огрызался в полголоса даже на команды ротного. Командир не слышал этих огрызаний, а Вася рос у себя в сознании, как смелый пофигист, которому даже ротный нипочем.
Как-то раз, когда мелкие Васины нарушения переполнили в очередной раз чашу терпения командования, командир роты построил роту после обеда и довел до личного состава, что курсант Комягин в очередной раз отсутствовал на самоподготовке. По интонациям ротного мы понимали, что Вася допрыгался до взыскания.
– Курсант Комягин! – громко произнес ротный, ожидая ответа «Я!», как этого требует устав.
Василий же в это время стоял во второй шеренге, мечтал о чем-то и не слушал, что говорили командиры перед строем. Соседи начали локтями подталкивать Васю и шептать: «Вася! Вася!»
– Не понял! – каким-то полу утробным голосом произнес Вася.
– Курсант Комягин! – повторил выдержанный Владимир Иванович.
– Я! – ответил Васек, вкладывая в это коротенькое слово весь свой пофигизм. В этот момент Вася решил показать несгибаемый дух борца за свободу порабощенной Африки.
– Выйти на середину строя!
Василий вышел из строя с очень недовольным видом, стараясь это показать и лицом, и движениями.
– Рота, равняйсь! Смирно! – скомандовал командир. – Курсанту Комягину за систематическое нарушение распорядка дня объявляю три наряда по службе вне очереди!
Вместо того чтобы ответить «Есть три наряда!», Вася стоял перед строем роты, нервно дергал ногой и с презрением, прищурив глаза, смотрел на стену казармы, как будто это она объявила ему взыскание.
– Товарищ курсант, – с нажимом произнес командир, – что должен ответить военнослужащий после объявления взыскания?
– А я не принимаю! – с презрением не к ротному, а к взысканию ответил Василий…
Через секунду строй роты рассыпался на смеющихся и дергающихся в конвульсиях смеха курсантов. Учась уже на третьем курсе, Вася искренне полагал, что если он не ответил «Есть три наряда», то взыскание «не считается»!
Вот таким был и остался в памяти наш Вася Комягин. Спи спокойно, наш Василий. Земля тебе пухом.
Еще один рассказ Александра Пирогова о нашем 1 взводе 1 роты 1983 г.в. И я там есть. 
* * *
Я шел к выходу из расположения роты и, пройдя коридор, соединяющий две части казармы, вошел в помещение 4, 5 и 6-го взводов.
Навстречу мне по этому расположению на приличной скорости двигалась «комета». Ядром «кометы» был Саня Шиндер, за ним, как и положено, двигался хвост кометы, который состоял из курсантов первого взвода. Дело в том, что Саня только что на почте получил посылку от родителей, которую и нес в расположение своего взвода, то есть, по-армейски – к себе домой. Саня был очень доволен. В тот момент он был чемпионом, он был на седьмом небе. Этот счастливый юноша напоминал кота, который гордо и счастливо несет домой в зубах свою добычу – убитую мышь. Лицо Сани светилось, грудь, как у того кота, была выгнута колесом… Рядом с ядром кометы двигались «самые лучшие друзья» Сани. Это были высокие и сильные парни: Жора Шпортун, Юра Селютин, Леха Ураев и еще парочка подобных им по телосложению. Те, кто помельче, типа Коли Шубенкина и Вовы Яфанова, были вынуждены довольствоваться вторым эшелоном, суетливо перебегая с одного фланга процессии на другой, и путались у всего хвоста под ногами. «Лучшие друзья» Сани предлагали даже помочь понести «тяжелый» посылочный ящик и услужливо подставляли свои руки под руки хозяина посылки.
А буквально за три дня до этого, во время самоподготовки, у нас во взводе произошел такой разговор… Прямо, как чувствовали! Мол, парни, мы ведь уже взрослые люди, без пяти минут офицеры, а налетаем на посылки, как дикари. Давайте будем делить посылки по-взрослому. То есть не будем налетать на них, а спокойно дождемся, пока получивший посылку честно разделит на всех содержимое, и только тогда каждый без крика и шума подойдет и возьмет, полагающуюся ему порцию. «Да-а-а-а, конечно, – поддержали все без исключения, – так и будем делать! А то стыдно даже! Вообще!» В тот момент мы все искренне верили, что теперь-то мы точно не будем дичать, как раньше.
Ядро «кометы» зашло в расположение 1-го взвода. Хвост, который заносило на поворотах коридора, догонял ядро и не отрывался от него. Саня подошел к своему стулу в ногах кровати и сел, поставив посылку себе на колени. Посылка была стандартным фанерным посылочным ящиком тех времен. Саню и его стул плотным полукольцом обступили «лучшие друзья», а все остальные, находясь за этой оградой, старались слегка раздвинуть руками тела «друзей», чтобы хоть одним глазком увидеть содержимое посылки. Некоторые забрались на Санину кровать и, стоя на ней на коленках, выглядывали из-за его плеча. Тут же нашелся штык-нож, которым Саня открыл крышку посылочного ящика.
– Пацаны, только давайте без дикости, как мы и договаривались! – призвал хозяин посылки.
– Да! Да! Конечно! Пацаны! Мы же договорились! – поддержали его выкриками.
Наступила тишина. Саня поднял и убрал в сторону крышку ящика. Под крышкой, закрывая содержимое, лежала газета.
– Пацаны, мы договорились без дикости! – напомнил Саня и снял газету.
После секундной паузы прозвучал томный вздох толпы: «О-о-о-о-о!» Посылка была полной конфет. Не ирисок и не карамелек, а дорогих и вкусных шоколадных конфет: «Белочка», «Кара-Кум», «Грильяж» и все в таком духе. Глаза пиратов, обступивших Саню, алчно заблестели от увиденного сокровища!
И тут, в предвкушении дележа, все увидели, как «подлая» рука Коли Шубенкина, который созерцал из второго ряда конфеты в посылке, протиснулась между телами «лучших друзей» и, очень широко растопырив пальцы, загребла объемную жменю конфет. Кто-то громко крикнул: «Пацаны! Ну на хрена?» Этот выкрик стал для остальных командой – Фас! Все – и «лучшие друзья», и вторые эшелоны – одновременно и молча накинулись на посылку. Слышны были только кряхтение, треск ломающегося ящика и звуки толкотни… Схватка была молниеносной. Через 3-4 секунды, всё так же одновременно, налетчики стали быстро расходиться в разные стороны, причем каждый смотрел либо куда-то отвлеченно в сторону, либо вверх, показывая свою якобы непричастность к только что произошедшему. На своем месте в одиночестве остался только Саня Шиндер. У него на коленях лежал распахнутый во всех плоскостях уже никому не интересный посылочный ящик, точнее то, что от него осталось, на донной части которого… лежала ОДНА конфета!
– Спасибо, чуваки! Вот это по-честному поделили! Даже слишком много мне оставили! Спасибо, друзья! – сказал Саня очень эмоционально.
P.S. Справедливости ради скажу, что, конечно же, совесть у «чуваков» все таки победила, и каждый вернул Сане часть добычи, «честно» украденной только что у того же Сани. Но все мы в тот момент таки поняли, что инстинкты толпы еще никто не отменял.
Бахметов Виктор Валентинович, выпускник 1985 года, погиб в Афганистане 13 августа 1986 года. Награжден двумя орденами Красной Звезды и медалью за Боевые заслуги.
Увидел интересный документ, который прежде никогда не попадался мне на глаза. Тема для размышления, однако. 
Еще один наш выпускник занял свое место в разделе Генерал-лейтенанты:
Генерал-лейтенант
Российской Федерации
Бондарцев
Владимир Тимофеевич
1958 г.в.
В.Т. Бондарцев родился 29 августа 1937 года в Спасске-Дальнем Приморского края.
В 1958 году окончил Киевское объединённое училище самоходной артиллерии. По окончании училища с 1958 по 1972 год проходил службу на командных должностях в войсках Дальневосточного военного округа.
В 1975 году В.Т. Бондарцев окончил Военную академию бронетанковых войск имени Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского. По окончании академии был назначен командиром танкового полка 34-й гвардейской танковой дивизии.
С 1982 по 1993 год – заместитель начальника организационно-мобилизационного управления штаба Белорусского военного округа, заместитель начальника управления организационного и комплектования штаба ГСВГ, начальник организационно-мобилизационного управления – заместитель начальника штаба Прибалтийского военного округа, начальник организационно-мобилизационного управления – заместитель начальника штаба Войск ПВО.
С 1991 по 1992 год заместитель, а с 1992 по ноябрь 1993 года – первый заместитель начальника Главного организационно-мобилизационного управления Генерального штаба.
В 1993–1996 годы – старший группы российских военных советников в Республике Куба. С апреля 1997 года – в запасе.
В.Т. Бондарцев был награждён орденом «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» II и III степени, многими медалями.
Можно предположить, что не территории нынешнего Киевского военного лицея, раньше Киевского СВУ, а еще раньше 2-го КАУ был ведомственный детский садик.
Несколько новых фотографий в фотоальбоме 4 роты 1988 г.в. - фото 107 - 112.
ВАСЯ РЭМБО И МИХАИЛ КАЛАШНИКОВ
Мы поступили в училище! И после курса молодого бойца и принятия Присяги почувствовали себя взрослыми и ответственными за судьбу Родины людьми. Хотя большинству из нас в этот момент было по 17 лет, а некоторым даже 16. Но тем не менее... А через пару дней после Присяги нам выдавали и за нами закрепляли оружие. Настоящее боевое оружие. Это было очень ответственно и даже романтично: «У меня будет личное оружие!» Это уже звучит по-взрослому, как у настоящего военного.
После обеда в расположение роты принеси ящики с оружием, которые заранее укомплектовали на складе по количеству курсантов во взводах. На каждый взвод приходился один пулемет ПКМ, три ручных пулемета РПК, три гранатомета РПГ и автоматы АКМ на остальной личный состав. Всем курсантам хотелось обладать наиболее «боевым» и «красивым» оружием. Ниже всего котировался гранатомет РПГ. Абсолютно не романтичное оружие - труба с воронкой в тыльной части и все. Автомат и ручной пулемет были привычными даже для школьников, и хоть и котировались гораздо выше гранатомета, но учащенного дыхания у молодых воинов не вызывали. Абсолютно особняком стоял пулемет ПКМ. Это было тяжелое и очень серьезное оружие, боепитание которого производилось при помощи ленты с патронами, а не из обычного магазина. Боевая мощь, да и внешний вид этого оружия впечатляли. Эта его мощь, естественно, сказалась на весе оружия - шутка ли, если автомат с неснаряженным магазином весит 3,1 кг, то ПКМ - 7,5 кг.
Циклоп в маскхалате стоял перед зеркалом и любовался собой. На его груди висел пулемет ПКМ. Пулемет располагался поперек груди, запястья рук покоились одно на стволе, второе на прикладе. Циклоп поворачивался вправо и влево и нравился себе все больше и больше. «Вот бы еще пару лент с патронами наискосок груди и на шею, то я был бы не хуже самого Рэмбо»,- думалось Юре. Фотографии героя Сталоне с пулеметом и лентами, висящими на обнаженном накаченном торсе, перефотографированные с западных журналов, имелись у некоторых парней на гражданке, и каждый мальчишка хотел быть похожим на этого отважного и умелого воина. Хотел этого и Циклоп, но, как оказалось, не только он...
- Циклоп, а ты чё такой деловой... с моим пулеметом?- раздался голос Васи Комягина из-за спины Юры. Дело в том, что Вася сразу после обеда «заглянул» подкрепиться домашними пирожками в училищное ателье военного пошива, руководителем и главным закройщиком которого был его отец, и, естественно, опоздал к началу распределения оружия. Прибежав в роту, Вася увидел в почти опустошенных ящиках «жлобский» гранатомет (девчонки всего Киева засмеют) и несколько банальных автоматов. Вот и все, что осталось на выбор. Василий видел, как парни подгоняют ремни оружия под себя и примеряют его, но все это не будоражило его воображение. И тут Вася увидел Циклопа...
- А чего это он твой?- отвечая на Васин вопрос, удивился Циклоп.
- А потому что... я его «забил» (забронировал - жарг.) раньше,- соврал Вася.
Оказалось, что Вася «застолбил, этот пулемет у командования роты еще перед поступлением в училище, когда приходил к отцу на работу». Естественно, Циклоп просто не мог этого знать... Циклопу пришлось «поверить» Васе, так как Василий был в полтора раза больше и сильней Юры. Закон джунглей, ничего не попишешь. Циклопу еще повезло, что удалось ухватить автомат, а то пришлось бы позориться с гранатометом. Вася же был очень рад своему выбору и не мог дождаться полевых занятий, где его руки будут держать это «красивое» оружие.
И вот, через некоторое время нас повезли в учебный центр, как мы говорили «в лагеря». В первый же день у нас была тактическая подготовка. Нас, молодых и «зеленых» первокурсников, учили пехотной тактике, которую должен знать каждый солдат. Это и развертывание в цепь, и взаимодействие во время пехотного боя и ряд других основных вопросов, без которых невозможна современная война. Набегались и вымотались мы прилично. И тут, вдруг, примерно, за полтора часа до обеда преподаватель объявил об окончании занятия, подвел итоги и дал команду нашему командиру взвода Смыковскому, который был с нами всё это время, произвести посадку личного состава в машину для следования в расположение. «Вот это кайф! - подумали мы. - Вот, что значит быть опытным и маститым военным, - думалось нам, - преподаватель смотрит на нас почти, как на равных, мол, набегались ребята, пусть чуть больше отдохнут перед обедом». Таковы были наши мысли, потому что устали мы очень и очень!
От тактического поля до наших казарм было примерно пять километров, а значит, минут через десять мы будем на месте. По команде взводного мы быстро заняли свои места в кузове, но оказалось, что мы двигались, как «беременные тараканы», и было бы неплохо, чтобы мы повторили процедуру погрузки. Так, грохоча оружием, ворча на сползающую на живот и мешающую сумку с противогазом, спотыкаясь уставшими ногами в тяжеленных сапожищах, мы потренировались два раза и таки поехали в учебный центр, с удовольствием поглядывая на часы и предвкушая довольно продолжительный и неожиданный отдых перед обедом.
Мы проехали метров пятьдесят и только начали устраиваться поудобней, как вдруг машина остановилась, и из ее кабины вышли преподаватель и А. И. Смыковский.
- К машине!- прокричал командир.
Мы, как умели, выскочили из кузова и построились в две шеренги.
- Товарищи курсанты,- обратился к строю Александр Иванович,- наша машина подорвалась на мине! Взводу поставлена задача - совершить марш-бросок по маршруту: тактическое поле - учебный центр и уничтожить десант противника, высадившийся возле парка боевых машин.
Мы не сразу поняли, что происходит. Надеялись, что это очередная тренировка «к машине» и «по местам», и что сейчас нас таки повезут на машине, но... взводный остался с нами, преподаватель сел в кабину, и машина «Урал» предательски уехала, разбивая и перемалывая на ходу хрустальный замок нашего предобеденного отдыха.
- Бего-о-м марш!- вырвала нас из оцепенения команда взводного, и мы побежали.
Это был первый марш-бросок с оружием для нас «опытных военных», равных по опыту преподавателю... Думая об этом с высоты возраста, с улыбкой вспоминается анекдот, где генерал ругает ефрейтора, а тот ему говорит, что, мол, товарищ генерал, если мы, командиры, будем между собой ругаться, то, что подумают рядовые солдаты? Так и мы – «равные по опыту преподавателю».
Сначала мы бежали по сухому сыпучему песку, утопая в нем выше щиколотки, потом по бетонным плитам, а через триста метров «бетонка» вывела нас на каменную дорогу, которая пролегала до самого учебного центра. Говорят, что эту дорогу строили немецкие военнопленные после войны. Не знаю насколько это правда, но качество и дороги, и камня, из которого она была вымощена, мягко скажем, оставляло желать лучшего.
Уже минут двадцать, тяжело переставляя ноги в грубой и тяжелой военной обуви, мы бежали, спотыкаясь о неровные камни дороги. Нам, опытным воинам, было очень тяжело, каждый шаг давался с трудом, висящий на шее автомат пудовыми гирями тянул голову вниз, жить не хотелось. Тогда мы еще не знали, что сейчас откроется второе дыхание и станет гораздо легче. Но именно в тот момент нам хотелось умереть прямо там, на каменной дороге, и желательно побыстрей. И тут, вдруг, среди учащенного дыхания и тяжелого топота бывалых вояк раздался крик Васи Комягина:
- Калашников козёл!
Нет, это был не крик! Это был отчаянный вопль, шедший не из горла, и даже не из пищевода или желудка, это был крик души, вырвавшийся из самого нутра, из самого сердца Василия. Причем, Вася назвал видного конструктора не козлом, а, как бы это литературно сказать? Слово «гей» мы тогда еще не знали... Короче, Вася грубо назвал его пассивным гомосексуалистом!
Взвод продолжал бежать, но все затихли, ожидая развязки. Спустя несколько секунд Вася снова выкрикнул: «Мало ему автомата, так еще и этот дурацкий тяжеленный пулемет выдумал, сука!» В ту секунду Вася ненавидел не только Калашникова, но и Циклопа, который не отстоял свое право на пулемет. Через секунду полной тишины, наше подразделение, и без того не очень похожее на воинское, прекратило существовать. На пустынной лесной дороге раздался взрыв хохота. Начиная с командира взвода и заканчивая последним по ранжиру курсантом, хохотали все. Кто, согнувшись, кто-то даже на четвереньках... И только Вася, смущенно моргая и тяжело дыша, скромно улыбался своему внутреннему откровению.
Оказывается, боевой опыт приходит не у зеркала, а в трудной ратной учебе, через кровь, пот и часто слёзы. Но об этом мы узнаем немного позже.
* * *
Написано Александром Пироговым (1 рота, 1 взвод, 1983 г.в.), спустя 40 лет после этих событий.
Циклоп, он же Юрий Гладкий - лежит в левом нижнем углу фотографии. Александр Пирогов - в центре, с надписью "КВОКУ" на ноге. Василий Комягин - в глубине справа и выше от Пирогова.
Три с лишним десятка новых курсантских фотографий в училищном фотоальбоме 7 роты 1990 г.в. - фото 168 - 201.
Продолжая тему рассказа о наших командирах и преподавателях, хочу представить вам нашего курсового командира 20-х годов.
Волошин Лаврентий Иванович – Герой Советского союза, полковник, командир 316-й стрелковой Темрюкской Краснознамённой дивизии 23-го стрелкового корпуса 46-й армии 2-го Украинского фронта.
С сентября 1924 года по сентябрь 1927 года - курсовой командир Киевской высшей объединённой школы командиров РККА имени С.С. Каменева.
Нашлась вот такая справочка в ЖЭК, выданная нашему курсанту отделом кадров КВОКУ.
У меня не осталось вообще никаких документальных свидетельств моего пребывания в ГДР с 1983 по 1988 гг. Но тут с удовольствием посмотрел и вспомнил. Спасибо Сергею Сергиенко (1983 г.в.) за подобную память.
Лично я, спустя десятилетия, узнал, что наши курсанты под эгидой ККВО совершали горные туристические выходы. Вот и документ в подтверждение.
Обнаружил на просторах интернета (1991 г.в.). Жаль, что только начало без всего фильма.
